Неточные совпадения
И, так просто и легко разрешив, благодаря городским условиям, затруднение, которое
в деревне потребовало бы столько личного труда и внимания, Левин
вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже не думал о деньгах, а размышлял о том, как он познакомится с петербургским ученым, занимающимся социологией, и будет говорить с ним о своей книге.
Но
в это самое время
вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни
в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь ко мне приходят мужики из его
деревни. «Что это, говорят, батюшка, такое? сыновья наши совсем от рук отбились, помогать
в работах не хотят, все
в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что
вышло!
Тут у нас случилась одна девушка, Параша, черноокая Параша, которую только что привезли из другой
деревни, сенная девушка, и которую я еще никогда не видывал, — хорошенькая очень, но глупа до невероятности:
в слезы, подняла вой на весь двор, и
вышел скандал.
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам
в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а
выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Ты, милая барышня,
выйдешь замуж за попа и будешь жить
в деревне.
Самгин постоял у двери на площадку, послушал речь на тему о разрушении фабрикой патриархального быта
деревни, затем зловещее чье-то напоминание о тройке Гоголя и
вышел на площадку
в холодный скрип и скрежет поезда. Далеко над снежным пустырем разгоралась неприятно оранжевая заря, и поезд заворачивал к ней. Вагонные речи утомили его, засорили настроение, испортили что-то. У него сложилось такое впечатление, как будто поезд возвращает его далеко
в прошлое, к спорам отца, Варавки и суровой Марьи Романовны.
«Где же тут роман? — печально думал он, — нет его! Из всего этого материала может
выйти разве пролог к роману! а самый роман — впереди, или вовсе не будет его! Какой роман найду я там,
в глуши,
в деревне! Идиллию, пожалуй, между курами и петухами, а не роман у живых людей, с огнем, движением, страстью!»
Наши съезжали сегодня на здешний берег, были
в деревне у китайцев, хотели купить рыбы, но те сказали, что и настоящий и будущий улов проданы. Невесело, однако, здесь. Впрочем, давно не было весело: наш путь лежал или по английским портам, или у таких берегов, на которые
выйти нельзя, как
в Японии, или незачем, как здесь например.
Выйдя из
деревни, мы вступили
в великолепнейшую аллею, которая окаймлена двумя сплошными стенами зелени.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к
деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли
в тени леса, все
в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо
в лес, прямо на голоса, и
вышли на широкую поляну.
Мы вдвоем прошли всю
деревню и
вышли в поле.
Татьяна Борисовна отправила к племяннику двести пятьдесят рублей. Через два месяца он потребовал еще; она собрала последнее и
выслала еще. Не прошло шести недель после вторичной присылки, он попросил
в третий раз, будто на краски для портрета, заказанного ему княгиней Тертерешеневой. Татьяна Борисовна отказала. «
В таком случае, — написал он ей, — я намерен приехать к вам
в деревню для поправления моего здоровья». И действительно,
в мае месяце того же года Андрюша вернулся
в Малые Брыки.
От
деревни Кокшаровки дорога идет правым берегом Улахе, и только
в одном месте, где река подмывает утесы, она удаляется
в горы, но вскоре опять
выходит в долину. Река Фудзин имеет направление течения широтное, но
в низовьях постепенно заворачивает к северу и сливается с Улахе на 2 км ниже левого края своей долины.
От гольдских фанз шли 2 пути. Один был кружной, по левому берегу Улахе, и вел на Ното, другой шел
в юго-восточном направлении, мимо гор Хуанихеза и Игыдинза. Мы выбрали последний. Решено было все грузы отправить на лодках с гольдами вверх по Улахе, а самим переправиться через реку и по долине Хуанихезы
выйти к поселку Загорному, а оттуда с легкими вьюками пройти напрямик
в деревню Кокшаровку.
Утром, как только мы отошли от бивака, тотчас же наткнулись на тропку. Она оказалась зверовой и шла куда-то
в горы! Паначев повел по ней. Мы начали было беспокоиться, но оказалось, что на этот раз он был прав. Тропа привела нас к зверовой фанзе. Теперь смешанный лес сменился лиственным редколесьем. Почуяв конец пути, лошади прибавили шаг. Наконец показался просвет, и вслед за тем мы
вышли на опушку леса. Перед нами была долина реки Улахе. Множество признаков указывало на то, что
деревня недалеко.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками
выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся
деревня курилась. Из окон домов свет
выходил на улицу и освещал сугробы.
В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
В 10 часов утра отряд наш, во главе с Паначевым, выступил из
деревни и направился кверху по реке Вангоу. Нам предстояло перевалить через хребет, отделяющий Даубихе от Улахе, и по реке, не имеющей названия,
выйти к устью Фудзина.
Летами, голосом, чертами лица, насколько запомнил их рассказчик, проезжий тоже подходил к Рахметову; но рассказчик тогда не обратил особого внимания на своего спутника, который к тому же недолго и был его спутником, всего часа два: сел
в вагон
в каком-то городишке,
вышел в какой-то
деревне; потому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности тут нет: по всей вероятности, это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает?
В молодости своей служил он
в гвардии,
вышел в отставку
в начале 1797 года, уехал
в свою
деревню и с тех пор оттуда не выезжал.
Мальчик
вышел, весело спрыгнул с крыльца и пустился бегом, не оглядываясь, через поле
в Кистеневку. Добежав до
деревни, он остановился у полуразвалившейся избушки, первой с края, и постучал
в окошко; окошко поднялось, и старуха показалась.
Дубровский с расстроенным состоянием принужден был
выйти в отставку и поселиться
в остальной своей
деревне.
Слух о сем происшествии
в тот же день дошел до Кирила Петровича. Он
вышел из себя и
в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (так называлась
деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика
в его усадьбе. Таковые подвиги были ему не
в диковину. Но мысли его вскоре приняли другое направление.
Для меня
деревня была временем воскресения, я страстно любил деревенскую жизнь. Леса, поля и воля вольная — все это мне было так ново, выросшему
в хлопках, за каменными стенами, не смея
выйти ни под каким предлогом за ворота без спроса и без сопровождения лакея…
Однажды был такой случай, что,
выйдя из
деревни, причетники и дьякон, давно подозревавшие попа
в утайках, прямо потребовали, чтоб последний выворотил карманы.
В нашей местности исстари так повелось, что
выйдет молодой человек из кадетского корпуса, прослужит годик-другой и приедет
в деревню на хлеба к отцу с матерью.
Были, впрочем, и либеральные помещики. Эти не выслеживали девичьих беременностей, но замуж
выходить все-таки не позволяли, так что, сколько бы ни было у «девки» детей, ее продолжали считать «девкою» до смерти, а дети ее отдавались
в дальние
деревни,
в детикрестьянам. И все это хитросплетение допускалось ради лишней тальки пряжи, ради лишнего вершка кружева.
Настоящий поход начался на следующий день, когда Галактион сделал сразу понижение на десять процентов. Весть о дешевке разнеслась уже по окрестным
деревням, и со всех сторон неслись
в Суслон крестьянские сани, точно на пожар, — всякому хотелось попробовать дешевки. Сам Галактион не
выходил и сидел на квартире. Он стеснялся показываться на улице. Его разыскал Вахрушка, который прибежал из Прорыва на дешевку пешком.
Неизвестно, что
вышло бы со временем из мальчика, предрасположенного к беспредметной озлобленности своим несчастием и
в котором все окружающее стремилось развить эгоизм, если бы странная судьба и австрийские сабли не заставили дядю Максима поселиться
в деревне,
в семье сестры.
Дело шло о том, что отец хотел
в точности исполнить обещанье, данное им своей матери:
выйти немедленно
в отставку, переехать
в деревню, избавить свою мать от всех забот по хозяйству и успокоить ее старость.
Прощанье было продолжительное, обнимались, целовались и плакали, особенно бабушка, которая не один раз говорила моему отцу: «Ради бога, Алеша,
выходи поскорее
в отставку
в переезжай
в деревню.
Между девочками и нами тоже появилась какая-то невидимая преграда; у них и у нас были уже свои секреты; как будто они гордились перед нами своими юбками, которые становились длиннее, а мы своими панталонами со штрипками. Мими же
в первое воскресенье
вышла к обеду
в таком пышном платье и с такими лентами на голове, что уж сейчас видно было, что мы не
в деревне и теперь все пойдет иначе.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился
в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя
в селе,
в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня
в трубку, а
в это время к тому подходит другой пастух — из
деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно
вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— И мне разрешено
выйти в отставку и ехать
в деревню.
Он убедился этим, попросил министра, — и, чрез ходатайство того, тебе разрешено
выйти в отставку и жить
в деревне; о большем пока я еще и не хлопотала, потому что, как только муж уедет
в Севастополь, я сейчас же еду
в имение наше и увижусь с тобою
в твоем Воздвиженском.
— Да уж это случайно так
вышло: я
в селение-то свое пришел узнать, что когда он приедет, а тут мне и говорят, что он сам у нас
в деревне и будет ворочаться домой.
— Вот видите ли что! — начала m-me Пиколова. — Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете… но брат после того
вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать
в деревне — скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять.
— Она вскоре же померла после Еспера Иваныча, — отвечала она, — тело его повезли похоронить
в деревню, она уехала за ним, никуда не
выходила, кроме как на его могилу, а потом и сама жизнь кончила.
— Нет, не бывал!..
В Новоселках, когда он жил у себя
в деревне, захаживал к нему; сколько раз ему отседова книг, по его приказанью,
высылал!.. Барин важный!.. Только вот, поди ты: весь век с ключницей своей, словно с женой какой, прожил.
Набрюшников успел
выйти в отставку с чином действительного статского советника (чин этот выхлопотала ему графиня) и поселился у себя
в деревне.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом
в Вятке, а я пошел
в учителя. Но
в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили
в тюрьму. После тюрьмы — служил приказчиком
в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал
в тюрьму, потом —
в Архангельск
выслали. Там у меня тоже
вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря,
в деревушку, где я прожил пять лет.
В деревне и
в округе все знали, что ни одна кража лошадей не обходилась без него, но доказать на него боялись, и, когда и бывало на него подозрение, он
выходил чист и прав.
Приехали мы
в село поздно, когда там уж и спать полегли. Остановились, как следует, у овинов, чтоб по
деревне слуху не было, и
вышли из саней. Подходим к дому щелкоперовскому, а там и огня нигде нет; начали стучаться, так насилу голос из избы подали.
А воротишься
в деревню — какая вдруг божья благодать всю внутренность твою просветлит!
выйдешь этак на лужайку или вот хоть
в лесок зайдешь — так это хорошо, и светло, и покойно, что даже и идти-то никуда не хочется!
В результате оказалось, что, живучи
в деревне, он достиг только того, что обрюзг и страшно обленился, не
выходя по целым дням из халата.
В начале семидесятых годов Ольга Васильевна Ладогина, девятнадцати лет,
вышла из института и прямо переселилась
в деревню к отцу.
Выглянет солнышко —
деревня оживет. Священник со всею семьей спешит возить снопы, складывать их
в скирды и начинает молотить. И все-таки оказывается, что дожди свое дело сделали; и зерно
вышло легкое, и меньше его. На целых двадцать пять процентов урожай
вышел меньше против прошлогоднего.
Наводит тучи, из которых,
в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни на камни, зарывает
деревни на восемь месяцев
в снега и, наконец,
в последнее время
выслала сюда тьму-тьмущую русских пионеров.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь
в деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может:
в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет;
в конторе тоже управитель с нянькой
вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький:
в первой с краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой
в бутылочку сливает.
И он
в комнате лег свою ночь досыпать, а я на сеновал тоже опять спать пошел. Опомнился же я
в лазарете и слышу, говорят, что у меня белая горячка была и хотел будто бы я вешаться, только меня, слава богу,
в длинную рубашку спеленали. Потом выздоровел я и явился к князю
в его
деревню, потому что он этим временем
в отставку
вышел, и говорю...